«Там, где прошёл скальпель, всегда останется след»: пластический хирург кандидат медицинских наук Дмитрий Крючков о странных трендах, подпольных клиниках и личных табу.
УШИ ЭЛЬФА И МОРКОВКИ
– Какие необычные запросы пациентов вам особенно запомнились?
– Стеклянные тоннели в щеки – типа аквариумов: человек ест, а окружающие смотрят, как работают его зубы. Потом попросили их убрать: друзья разъехались, и больше некого шокировать. Раздвоение языка. Чёрные татуировки на глазах. Был парень, который на спор пообещал сделать ямочки на щеках. Для этого убрали комки Биша и сшили мышцы: при улыбке они тянут кожу внутрь – и появляются ямочки.
Был случай, когда женщина принесла фотографию Мэрилин Монро и сказала: «Хочу такие же зубы». У Мэрилин зубы более крупные. Мы объяснили, что для нужного эффекта придётся устанавливать одну коронку на два зуба. Она ответила: «Неважно. Лишь бы быть как она». А потом пришла с морковкой. Сказала: «Хочу ноги как эта морковка: ровные сверху вниз, без «дырочек». У женщин в среднем от трёх до пяти «просветов» между ногами – это анатомия. Ей объяснили, что удалить надколенники, как она просит, – значит стать инвалидом. Она ответила: «Пусть. Главное – красивые ножки». В таких случаях мы отказываем.
Был пик на «попу как у Ким». Девочки ели пельмени, набирали вес, потом «перекладывали» жир, ставили импланты. Косметологи делают «профиль Джоли»: меняют скулы, челюсть, подбородок. Но это идёт не всем.
Приходят с круглым лицом – хотят острый нос. Или с вытянутым – просят курносый. Это несочетаемо. В шарик треугольник не вложишь.
На эльфийские ушки был тренд, когда вышел фильм о путешествии хоббита туда и обратно.
– Вы брались за «эльфов»?
– Нет, это уродующая операция. Разрушение здорового органа – хряща, кожи – и для чего? Ради мимолётной моды. Если сделать эльфийские уши, будет сложно вернуть всё обратно. Когда человек осознает, что сделал глупость, назад дороги почти нет.
Раньше была мода на тоннели. Сейчас многие приходят и просят их зашить. Одна из пациенток отморозила ухо железным тоннелем на Ай-Петри. Тоннель выпал, кусок кожи отмёрз. Она его клеила суперклеем... В итоге мы её прооперировали. Сейчас у неё красивые ушки.
– Какая операция считается самой опасной в вашей практике?
– Подтяжка лица, потому что лицо не скроешь под штанами. Если остаются некрасивые рубцы, это видно. Но главная сложность – лицевой нерв. Он у всех проходит по-разному, на разной глубине. Каждый раз мы более седыми выходим после операции. Если заденешь этот нерв, у человека может подвиснуть уголок рта или глаза.
– Просили ли изменить внешность до неузнаваемости?
– Да, но нужно понимать, что, если человек действительно хочет изменить лицо до неузнаваемости, речь идёт о повреждении лицевого скелета. Это огромная травматизация.
Однажды к нам обратилась молодая женщина, подвергнувшаяся жестокому избиению. У неё были поломаны кости лицевого скелета. Мы долго её лечили: восстанавливали переломы, рубцы, структуру. Смогли помочь, но лицо стало другим.
– А бывали ли нестандартные, критические ситуации?
– Однажды пациентка получила анафилактический шок во время наркоза. Хорошо, что у нас есть палата интенсивной терапии, анестезиологи, реаниматологи. Мы закончили операцию, вывели её из наркоза, стабилизировали. Больше всего я ждал, когда она ответит на вопрос «Какие океаны вы знаете?»: это был наш способ проверить, работает ли кора головного мозга. Потому что исход мог быть фатальным.
ПО ЛЕЗВИЮ КРАСОТЫ
– Часто ли бывает, что мужчина приводит свою женщину, а вы видите, что сама она не хочет делать операцию?
– Да, и в таких случаях я всегда спрашиваю мужчину: «Неужели у вас всё настолько идеально, что вы берётесь решать, что нужно другому человеку?» Женщина не вещь, не игрушка. Одна пациентка состояла в отношениях с мужчиной, по настоянию которого увеличила грудь почти до шестого размера. Потом они расстались, и она вернулась ко мне, чтобы убрать импланты. Сказала: «Он был для меня всем, а я для него – игрушкой. Потом он ушёл, а я осталась с этим телом».
– Сейчас активно обсуждают липофилинг – омоложение за счёт собственного жира. Что вы думаете по этому поводу?
– Я не приветствую эту процедуру. 30% жира умирает в первый месяц. 50% – за год. В лицо можно пересадить от 2 до 10 мл. Из них останется ничтожно мало. А дальше – хуже. Жир собирается комками, которые будут видны под кожей.
– Как относитесь к трендам типа «лиса-лук» (вытянутые глаза, высокие скулы)?
– Зачастую с этим обращаются к косметологу. Ботулотоксином выключают мышцы, меняют выражение лица. Есть и броулифтинг: поднимают бровь, чтобы «раскрыть» взгляд. Но природа не глупа. У лица есть золотое сечение. Части лица должны быть пропорциональны. Когда одну увеличиваем, а другую уменьшаем, всё становится негармоничным. Говорят, что идеальная симметрия лица достигается только перед смертью.
– А как относитесь к операции по удалению рёбер ради тонкой талии?
– Уменьшать себе лёгкие – плохая идея. Мужчина дышит животом. Женщина – верхней частью груди. Убираем рёбра – уменьшаем дыхательный объём, поджимаем диафрагму. Повышается риск пневмоний. Кто-то в погоне за «осиным очертанием» носит корсеты, но это приводит к тому, что мышцы атрофируются. Перистальтика нарушается. Лёгкая инвалидизация неизбежна.
– Складывается впечатление, что вы часто отказываетесь от операций…
– Так и есть. Чем старше становишься, тем чаще отказываешь. Иногда человек готов платить большие деньги, проходить мучения, а результат – миллиметр: «У меня под левым глазом жирка не хватает». А чем меньше дефект, тем сложнее его устранить. Лучше я не съем шоколадку, но буду спать спокойно. Эстетика – это не про выживание, это про выбор.
– Какие принципы никогда не нарушаете?
– Категорически против применения силиконового геля без оболочки. Через 9–10 лет всё это превращается в «манную кашу», мигрирует по телу, нагнаивается. Это катастрофа.
Сейчас косметологи вводят глубоко разбавленную гиалуроновую кислоту в ягодицы, грудь, живот. Я считаю это недопустимым. Да, гиалуронка натуральнее, но никто не знает, куда она «уплывёт». В лёгкие, в мозг? Человек может умереть от эмболии.
Я также против одномоментной реконструкции груди после онкологии. Сначала – химиотерапия, облучение, восстановление. Только потом – импланты. Иначе всё воспаляется, выпадает, идут судебные иски.
И ещё я не оперирую в Страстную неделю и в большие христианские праздники. Для меня это табу. А вот пятница, 13-е, – пожалуйста, я не тамплиер.
– А в целом хирурги суеверные?
– Конечно. Есть эмпирический опыт. Один раз – случайность, два – совпадение, три – закономерность. Например, если случилось кровотечение – жди второе. Если пришёл один пациент с определённой проблемой – за ним придёт второй с такой же.
Кто-то надевает перчатки с левой руки, кто-то – с правой. Кто-то заходит в операционную с определённой ноги. Если уронил инструмент – наступи на него, чтобы не использовать повторно.
Кто-то не оперирует родственников, а кто-то – коллег. Одни избегают определённых дней, часов, времён года. Другие сверяются с лунным циклом: если луна прибывает, жди отёков, кровотечений.
Суеверия – это про уважение к опыту, накопленному на грани жизни и смерти.
ЧЁРНЫЕ ФЛАГИ
– Недавно в Азербайджане девушка погибла после неудачной ринопластики. После этого начали проверку всех специалистов по стране. А как с этим обстоит дело у нас?
– Лицензированные клиники пластической хирургии в Крыму можно по пальцам пересчитать. Их не больше четырёх-пяти. Все остальные работают под чёрными флагами. До 2015 года у нас не было официальной специальности «пластический хирург». Им мог называться кто угодно.
Методические и клинические рекомендации по пластической хирургии до сих пор не доведены до ума. Нет чёткого списка необходимых анализов, нет протоколов, регламентирующих проведение операций. И это системная проблема.
Второй момент – подполье. Люди делают пластические операции на дому, в кабинетах без лицензий, прикрываясь статусом хирурга. А потом, если что-то случится, в истории болезни пишут совсем другое: вместо абдоминопластики – «удаление грыжи», вместо увеличения груди – «лечение фиброаденомы». В случае осложнений или смерти доказать, что человек пришёл за пластикой, почти невозможно. Нет чеков, согласий, официальных записей. Просто отговорки: «Мы такого пациента не знаем».
– Тогда какие обязательные обследования лично вы назначаете пациентам?
– Даём список анализов: клиника, биохимия, свёртываемость, УЗИ вен нижних конечностей (оно особенно важно при общем наркозе). Мы должны быть уверены, что тромб никуда не поплывёт. Обязательны консультации терапевта, гинеколога (если речь о женщинах), рентген грудной клетки.
– В вашем списке нет исследования на аллергены. А ведь это серьёзный риск.
– Вы правы, но здесь всё упирается в деньги. Мы просим провериться хотя бы на 20 стандартных анестетиков, которые используют в стоматологии, гинекологии, косметологии. Ответ: «8–16 тысяч рублей за одну аллергию? Нет, дорого».
– Сейчас всё больше пациентов просят провести сразу несколько операций за один сеанс. Какие сочетания наиболее популярны? И каков риск?
– Я не сторонник длительных операций. Более трёх с половиной часов под наркозом – уже вред. Какой бы ни был «мягкий» наркоз, это всегда нагрузка на печень, лёгкие, мозг, сердце. Мышцы не дышат, кровь замедляется. Всё держится на профессионализме анестезиолога и удаче.
блицопрос
– Главная черта, необходимая в вашей работе?
– Восприятие прекрасного.
– Если бы могли сменить профессию, кем бы стали?
– Космонавтом. Я учился в Открытом космическом лицее, но меня не взяли в профессию: слабо знал математику. Пришлось идти в медицину. А так куда-нибудь улетел бы.
– Ваш жизненный принцип?
– «Почему нет, когда да!»
– За что любите жизнь?
– За краски, за неповторимость моментов и за то, что люди индивидуальны.
– Любимое место в Крыму?
– Под водой. Я занимаюсь под-водной охотой. Там тишина и нет телефона.
– Что вас стимулирует?
– Витамины и минералы нас стимулируют (улыбается).
– Любимое времяпрепровождение вне работы?
– У меня сейчас в машине лежат ласты, подводное ружьё, удочка и палатка. Я люблю природу. Для меня нет плохой погоды – есть неподходящая одежда.
Диана Маслова