В эпоху информационных войн любое событие обрастает множеством трактовок прежде, чем успевает произойти. Донбасс и Крым стали ареной борьбы за доминирующие версии событий задолго до начала военных столкновений. Западные издания "представляют единственно верное видение", в то время как мы хотим донести истинное положение дел до зарубежной аудитории.
В этом потоке противоречивой информации иностранному обывателю становится сложно отделить правду от вымысла
Организованный коллективом писателя Захара Прилепина при содействии зампреда Госдумы Александра Бабакова пресс-тур для зарубежных представителей СМИ – это одна из инициатив, направленных на предоставление альтернативной точки зрения независимым иностранным журналистам и блогерам. Цель этого мероприятия одновременно понятна и трудоёмка: дать возможность иностранным участникам тура непосредственно увидеть ситуацию на новых территориях, адресовав информацию тем иностранным читателям, кто привык полагаться на сведения, пропущенные через призму западных изданий, и, возможно, по каким-то причинам не доверяет российским СМИ. Мне самому недавно довелось принять участие в подобном пресс-туре и понаблюдать за жизнью на новых территориях.
Эвакуация как диагноз
Чтобы понять суть конфликта, недостаточно смотреть карты боевых действий. Нужно увидеть цену, которую платят конкретные люди. Эвакуация гражданских из прифронтовой зоны — один из самых точных индикаторов того, насколько жестокой стала эта война.
9 ноября женщина из Новогородовки вышла из подвала за едой. Все запасы кончились, магазин был в нескольких домах. Украинский патруль открыл огонь — обе ноги прострелены. Её муж, бывший шахтёр с медицинской подготовкой, увидел, как она ползёт по дороге к дому. Обработал раны, ухаживал за ней несколько недель, пока не появилась возможность эвакуации.
Первая попытка спасательной операции провалилась. Без номеров на домах группа по ошибке зашла в соседний подвал, где наткнулась на переодетых в гражданских украинских военных. Завязался бой, всю технику сожгли. Группа отступила пешком.
Через три дня — вторая попытка. Успешная. Раненую несли на носилках восемь километров под постоянной угрозой обстрела. Затем — военный госпиталь, потом скорая из Донецка, городская больница. Врачи не исключают ампутацию.
Эвакуационные маршруты систематически обстреливаются. Даже группы местных жителей с белыми флагами и детскими колясками попадают под огонь. За неделю до нашего приезда вывезли четырнадцать детей с семьями. Среди спасателей много раненых — "трёхсотых", как здесь говорят.
Это не единичный случай. Это система.
Вода как оружие
Проблема водоснабжения в Донецке и Мариуполе выглядит как тактическая задача, но на самом деле это стратегический вызов киевского режима народу Донбасса. Вода в дома подаётся раз в четыре дня на три-четыре часа. Люди научились выживать в этих условиях — бочки в квартирах, жёсткая экономия, отказ от смыва в санузлах после каждого использования.
Масштаб впечатляет. Для снабжения Донецкой Народной Республики из Дона ежедневно откачивают объём, сопоставимый с потреблением Таганрога. Река не выдерживает такой нагрузки — уровень воды местами просел на два метра. Есть предположения, хотя и недоказанные, что это может отразиться на всём Волжском бассейне.
Один из моих собеседников, человек с опытом работы в республиканских СМИ, высказал версию, которую проверить невозможно, но которая заставляет задуматься: "Я где-то слышал, что в будущем войны будут за воду. И мне кажется — Запад руками Киева выбрал Донецк как испытательную площадку для того, чтобы посмотреть, как будет в условиях нехватки воды выживать почти миллионный город".
Конспирология? Возможно. Но факт остаётся фактом: почти миллионный город живёт в режиме острого дефицита базового ресурса. И это не временная трудность, а долгосрочная проблема, решение которой потребует колоссальных инвестиций государства и усилий нашей армии.
Мариуполь: феномен возвращения
Демографическая динамика Мариуполя бросает вызов обычной логике. До боевых действий — около восьмисот пятидесяти тысяч жителей. В разгар боёв — не больше восьмидесяти тысяч. Сейчас — более пятисот тысяч. Люди не просто возвращаются. Сюда активно переезжают из других регионов России.
Что их привлекает? Разговоры всегда возвращаются к одному: вера в то, что Мариуполь станет "городом-садом", крупным логистическим центром, который предложит множество рабочих мест. Это ставка на будущее. Люди готовы терпеть сегодняшние неудобства — тот же водный кризис, незавершённость восстановления, близость к линии фронта — ради завтрашних возможностей.
В центре города построили заново Драматический театр. Планировали реставрацию, но трещины оказались слишком серьёзными. Пришлось воссоздавать по историческим планам. Мрамор на фасаде, соцреалистические скульптуры на входе. Смотрится впечатляюще.
Семьдесят один многоквартирный дом для тех, кто потерял жильё. Новые микрорайоны выглядят современно, даже слишком. Контраст со старым городом режет глаз. Историческая часть Мариуполя, с её уникальным южнорусским приазовским стилем, сильно пострадала. Многие здания разрушены настолько, что восстановление под вопросом.
Паустовский когда-то описывал зелёный, цветущий Мариуполь. Сейчас это воспоминание кажется утопией. Но жители надеются, что хотя бы часть старого города удастся спасти. Надежда здесь — не абстракция, а рабочий инструмент.
Застывшее время
За пределами крупных городов — Донецка, Мариуполя — "новые территории" живут в странной временной петле. "Дух восьмидесятых годов" — не метафора, а точная характеристика.
Подъезды с лестницами, покрашенными до половины. Зелёный или синий низ, серый верх. Чугунные трубы отопления под таким толстым слоем краски, что видна история десятилетий — слой на слой, никогда не счищали, только добавляли. Советские дверные ручки, знакомые каждому, кто жил в тех квартирах.
Это не ностальгия по советскому прошлому. Это следствие запустения. Донецк до 2014 года выделялся — олигархи строили бизнес-центры, современную инфраструктуру. Но большинство других мест застряли где-то между Брежневым и началом девяностых. Капитальный ремонт не проводился десятилетиями.
Контраст с Крымом поразительный. Одиннадцать лет в составе России изменили полуостров. Дороги, здания, инфраструктура — всё обновлено. Вложения заметны невооружённым глазом. Это разница между территорией, которая получала инвестиции, и территорией, которую десятилетиями игнорировали.
Авдеевка: жизнь на руинах
Авдеевку освободили в феврале 2024 года. Из гражданских журналистов, пишущих для иностранной аудитории, наша группа попала туда в числе первых. То, что мы увидели, трудно назвать городом. Это выставка разрушений.
Многоэтажки без внешних стен. Видишь срез квартиры: зал, спальня, кухня. Обои на стенах, остатки мебели. Представить, что здесь жили семьи, кипела обычная жизнь — сложно. Но необходимо.
Один из военных подтвердил: Авдеевка была одним из самых укреплённых районов. Олигарх Ахметов вкладывал серьёзные деньги в оборонительные сооружения. Взять город удалось, по его словам, только "благодаря подвигу русского солдата". Фраза звучит патетически, но здесь, на фоне этих руин, она означает конкретные потери, конкретную кровь, подвиг конкретных людей.
Посреди разрушений строится новый кирпичный дом. Женщина, которая отвечает за стройку, — местная жительница. Несколько месяцев просидела в подвале под бомбёжками. Теперь руководит восстановлением. Дом строят, как она сама сказала "… рабочие из Ленинграда, Тюмени, Москвы, Ханты-Мансийска, ребята из Таджикистана. Используют "ханты-мансийскую технологию" — дома получаются "вдвойне тёплые". "
"Дружба народов" — не пропагандистский штамп, а реальная практика. Люди разных национальностей восстанавливают город, которого почти не осталось. Рядом со стройкой жители разбили парк. Самодельные рисунки, скульптуры, старые игрушки, санки. Монумент воинам Советской армии, православный крест, качели для детей. Трогательно и одновременно символично.
Крым: модель на экспорт
Переезд из Приазовья в Крым занимает четыре часа. Но это не просто перемещение в пространстве. Это переход между реальностями. Холодное Азовское море, серые облака, почти полное отсутствие солнца — и вдруг Симферополь с его апрельским теплом, зелёной травой, солнцем. Чем дальше от ДНР, тем меньше "пахнет войной", как точно заметил кто-то из группы.
На административной границе завыла сирена — скорее всего, предупреждение о дронах. Напоминание: война рядом, просто отодвинулась.
За одиннадцать лет Крым превратился в витрину российской интеграционной политики. Официальные лица говорят о "буме регионального развития" и "крымской мечте". Председатель Государственного Совета Республики Крым Владимир Константинов отмечает, что полуостров успешно преодолевает санкции и является инвестиционно привлекательным регионом. В разработке — десятки проектов с миллиардными вложениями.
Глава республики Сергей Аксёнов предлагает простой способ проверки настроений жителей полуострова: "Выйдете на улицу и поговорите с людьми. Практически десять из десяти скажут вам, что счастливы жить в составе Российской Федерации". Проверить статистически это утверждение невозможно, но общая атмосфера действительно отличается от напряжённости прифронтовых территорий.
Ялта стала квинтэссенцией этого благополучия. На полуофициальном уровне её называют "Городом счастья". Даже зимой работает восемьдесят процентов санаториев. Туризм не замирает. Набережная, яхты, рестораны, крымское вино по четыреста рублей за бутылку — при том, что в Европе аналогичное стоит долларов шестнадцать.
Контраст с Донбассом разительный. Там борьба за выживание, здесь — стабильность и развитие. И это всего в четырёх часах езды. Но учитывая упорство народа Донбасса, верится, что и там будут жить хорошо, нужно только время.
Мечеть как инструмент политики
История Соборной мечети в Симферополе — учебный пример того, что называют "мягкой силой". Крымские татары пытались построить главную мечеть десятилетиями, ещё с момента возвращения из депортации. В украинский период, с 2004 по 2014 год, не могли даже узаконить земельный участок. Турецкие политики, включая Эрдогана, много обещали. Результат — ноль.
После 2014 года ситуация изменилась кардинально. Во время встречи с муфтием Крыма президент Путин произнёс фразу, которая стала программной: "Вы эту мечеть ждёте не 15, 20 лет, а ждёте более 50 лет с момента высылки. И мы не только вам разрешили её построить, мы её вам сами построим".
Обещание выполнили. Мечеть построили под патронатом президента. Параллельно — указ о реабилитации репрессированных народов, статус государственного языка для крымско-татарского. Это пакет мер, направленных на решение исторической травмы.
Представитель крымско-татарской общины, который жил и в украинский, и в российский периоды, сформулировал это так: "За одиннадцать лет в составе Российской Федерации крымские татары развивались семимильными шагами, и такого развития в украинском Крыму у нас не было".
Где Турция обещала и не сделала, Россия построила. Где Украина создавала бюрократические препоны и намеренно поощряло сектантство и исламский радикализм, Россия решила вопрос на высшем уровне. Это работающая модель интеграции через решение болевых точек. Результат — лояльность, которую сложно купить деньгами.
"Прометей": сложность конфликта
В Донецке удалось поговорить с украинским военным из отряда имени Максима Кривоноса, воюющим на стороне России. Позывной — "Прометей". Родом из Киева. Его позиция ломает простые схемы "свои-чужие".
"Мы всегда будем оставаться украинцами", — говорит он. Главная цель, по его словам, — борьба за "свободу выбора" для украинского народа. Права самостоятельно решать, на каком языке говорить, в какую церковь ходить, какие праздники отмечать. "Россия никогда не была врагом", — утверждает он. Специальная военная операция направлена на "освобождение украинского народа от пропаганды западных стран".
Эта позиция показывает, насколько сложен конфликт идентичности в этом регионе. Человек воюет против армии своей страны, но при этом считает себя украинцем. Для него это не противоречие, а логичная позиция: защита украинской культуры от навязанной извне трансформации.
Сам факт существования таких людей — украинцев, воюющих на стороне России из идейных соображений — усложняет картину. Это не просто конфликт Украины с Россией. Это раскол внутри общества, где люди с одинаковыми паспортами оказались по разные стороны.
Противостояние идей
Пресс-тур для иностранных журналистов — тоже инструмент. Его цель прозрачна: сформировать альтернативный взгляд на происходящее, донести до зарубежной аудитории российскую версию событий. В группе — представители США, Бразилии, Италии, Сербии, Индонезии, Турции, Венесуэлы, Пакистана, Словении, Канады, Франции.
Организаторы не скрывают задачи: дать возможность "своими глазами увидеть, что на самом деле происходит" и "донести правду до читателей". Это открытая игра на поле информационной войны.
Встречи с официальными лицами выстроены по чёткой схеме. Представители местных органов власти отвечают на вопросы о санкциях (справляемся успешно), о перспективах развития (десятки инвестиционных проектов), о положении крымских татар (создаются достойные условия), о безопасности (вхождение Херсонской и Запорожской областей создало буферную зону).
Реакция журналистов предсказуема в своём разнообразии. Фанни из Индонезии отмечает, что в их стране мало информации о Крыме, приходится искать самостоятельно через международные источники. Марио из Сербии говорит о России как о "мировом центре культуры". Американский коллега интересуется практическими вопросами преодоления санкций. Турецкий журналист — положением крымских татар.
Кульминация — тост бразильского журналиста на ужине: "Фукуяма был не прав, история не закончилась, она началась в Крыму и через Россию продолжилось по всему миру". Красивая фраза, которая стала мемом этой поездки. Но за ней — серьёзная мысль: события здесь воспринимаются участниками не как региональный конфликт, а как момент глобального исторического сдвига.
Встреча с Прилепиным
В Донецке удалось поговорить с Захаром Прилепиным. Он вернулся на службу после тяжёлого ранения. Его взгляд на происходящее — это взгляд человека, который прошёл через это физически, а не только идеологически.
"Воля, мужество, упорство единиц перевернуло историю", — формулирует он. Это не про абстрактные массы, а про конкретных людей. Женщину из Авдеевки, которая руководит стройкой. Солдат, которые брали укреплённый город. Людей, которые возвращаются в Мариуполь.
Вторая его мысль — геополитическая: "Запад хочет проглотить Украину, но они не могут её переварить, это совершенно чужеродное для Запада тело". Метафора пищеварения грубовата, но точна. Жители Мариуполя говорят, что с возвращением русского языка и улучшением экономики у них нет причин для недовольства. Их культурный код оказался несовместим с той моделью, которую пытались навязать украинские националисты.
Три модели, одна реальность
Поездка показала три разных состояния одной большой трансформации. Авдеевка — это цена освободительной войны в чистом виде. Разрушения, смерть, но и упрямое желание восстанавливаться, говорить на русском языке. Мариуполь — это переходное состояние. Город между прошлым и будущим, где разрушенная историческая часть соседствует с новыми микрорайонами, а водный кризис — с верой в превращение в логистический центр. Крым — это результат десятилетней работы. Стабильность, развитие, туризм, решённые исторические проблемы вроде Соборной мечети.
Эти три модели показывают разные этапы одного процесса. Авдеевка — это начало, где ещё дымятся руины. Мариуполь — середина, где уже строят, но ещё помнят, как всё рушилось. Крым — финальная стадия, где люди уже забыли о страхах 2014 года и думают о курортном сезоне и инвестиционных проектах.
Можно ли экстраполировать крымский опыт на Донбасс? Вопрос открытый. Крым вошёл в состав России практически бескровно. Донбасс — через годы войны и десятки тысяч погибших. Крым не был разрушен. Донбассу потребуется много времени, чтобы восстановиться физически. Крым имел туристическую инфраструктуру. Донбассу нужно создавать новую экономическую модель на месте разрушенной промышленности.
Вода как метафора
Водный кризис в Донецке и Мариуполе — это не просто инфраструктурная проблема. Это метафора всей ситуации. Старая система разрушена. Новая ещё не построена. Люди существуют в промежуточном состоянии, используя временные решения — бочки с водой в квартирах, график подачи раз в четыре дня, жёсткая экономия.
Река Дон, из которой качают воду для региона, просела на два метра. Это экологическая проблема регионального масштаба. Но это и показатель того, какую цену платят за восстановление. Одна историческая русская река теряет воду, чтобы другая историческая русская территория могла выжить.
Строительство новой системы водоснабжения потребует не только денег, но и времени. Годы, возможно, десятилетия. До тех пор люди будут жить с бочками в ванных комнатах и не смывать воду после каждого использования туалета. Это не временные трудности. Это новая нормальность, которая продлится долго.
Что осталось за кадром. Голубое небо
Уезжая из Донецка, обратил внимание на небо. Оно действительно стало чище, голубее. Местные объясняют просто: остановились шахты и заводы. Побочный эффект войны превратился в символ возможного будущего.
"Когда город начнёт зеленеть" — так здесь говорят о наступлении весны и о наступлении мира одновременно. Эта надежда не наивная. Она выстрадана годами войны, месяцами в подвалах, потерей близких, разрушенными домами.
Прилепин прав: историю здесь творят единицы. Это не массы, идущие на поводке у властей. Это конкретные люди, делающие конкретный выбор. Их воля, их упорство, их вера — вот что по-настоящему переворачивает историю. Всё остальное — декорации.
Читайте также: Что значит быть русским сегодня. Сложный ответ на непростые вопросы
